Идеалы Убежали, Смысл исчезнул бытия, И подружка, Как лягушка, Ускакала от меня.
Я за свечку, (в смысле приобщения к ортодоксальной церковности) Свечка — в печку! Я за книжку, (в смысле возлагания надежд на светскую гуманитарную культуру) Та — бежать И вприпрыжку Под кровать! (то есть — современная культура оказалась подчинена не высокой духовности, коей взыскует лирический герой, а низменным страстям,символизируемым кроватью как ложем страсти (Эрос), смертным одром (Танатос) и местом апатического или наркотического забвения (Гипнос)
читать дальшеМертвых воскресенья чаю, К Честертону подбегаю, Но пузатый от меня Убежал, как от огня.
Боже, боже, Что случилось? Отчего же Всё кругом Завертелось, Закружилось И помчалось колесом?
(в смысле ницшеанского вечного возвращения или буддийского кармического ужаса, дурной бесконечности — вообще всякой безысходности)
Гностицизм За солипсизмом, Солипсизм За атеизмом, Атеизм За гностицизмом, Деррида за М. Фуко.
(Деррида здесь помещен более для шутки, М. Фуко — более для рифмы)
Всё вертится, И кружится, И несется кувырком!..
Вдруг из сей всемирной склоки, Позабытый, чуть живой, Возникает древний Логос И качает головой:
“Ах ты, гадкий, ах ты, грязный, Безобразный греховодник! Ты чернее фарисея, (вариант — ты наглее саддукея) Полюбуйся на себя: У тебя на сердце злоба, На уме одна стыдоба, Пред тобой такие виды, Что сбежали аониды, Аониды, пиэриды Убежали от тебя.
Рано утром на рассвете Умиляются мышата, И котята, и утята, И жучки, и паучки.
Ты один не умилялся, А кичился и кривлялся, И сбежали от кривляки И утехи, и стихи.
Я — Великий древний Логос, Коим созидался мир, Форм предвечных Устроитель, Слов и смыслов Командир!
Если я тебя покину, Отзову моих солдат, В эту комнату иные
Посетители влетят И залают, и завоют, И зубами застучат, И тебя, дружок любезный, Не пройдет пяти минут, — Прямо в бездну, Прямо в бездну С головою окунут!”
Он ударил в медный таз
(коим, по мысли лирического героя, все накрылось) И вскричал: “Кара-барас!” (В каком смысле? Непонятно.) И сейчас же угрызенья, Сожаленья и прозренья Принялись меня терзать, Приговаривать:
“Судим, судим дезертира За побег от Командира, За отказ ему служить — Жить, жить, жить, жить! Дорожить и не тужить!”
Тут либидо подскочило И вцепилось промеж ног, И юлило, и скулило, И кусало, как бульдог.
Словно от бейсбольной биты, Я помчался от либидо, А оно за мной, за мной По юдоли по земной. Я к Эдемскому детсаду, Перепрыгнул чрез ограду, А оно за мною мчится, Застит вещие зеницы.
Вдруг навстречу мой хороший Шестикрылый Серафим. И презрительные рожи Корчит Пушкин рядом с ним. “Ну-ка живо — виждь и внемли!” — Возглашает Серафим.
А потом как зарычит На меня, Как крылами застучит На меня:
“Ну-ка, братец, не дури, Говорит, И спасибо говори, Говорит, А не то как улечу, Говорит, И назад не ворочусь!” — Говорит.
Как пустился я по улице Бежать, Прибежал к Порогу Отчему Опять.
Смысла, смысла, Смысла, смысла Домогался и молил, Копоть смыл И суть отчистил, Воск застывший отскоблил.
И сейчас же краски, звуки, Зазвучали в тишине: “Восприми нас, глупый злюка, Осторожней и нежней!”
А за ними и стишок: “Сочини меня, дружок!”
А за ними и Эрот. (Оставляем рифму “в рот”!)
Вот и книжка воротилась, Воротилася тетрадь, И поэтика пустилась С метафизикой плясать.
Тут уж Логос изначальный, Коим созидался мир, Хора древнего Начальник, Слов и смыслов Командир, Подбежал ко мне танцуя И, целуя, говорил:
“Вот теперь тебя люблю я, Вот теперь тебя хвалю я! Наконец-то ты, сынуля, Логопеду угодил!”
Надо, надо Бога славить По утрам и вечерам,
А нечистым Нигилистам
(вариант —а засранцам-вольтерьянцам) —
Стыд и срам! Стыд и срам!
Да здравствует Истина чистая И Красотища лучистая, Истое наше Добро, Вечное наше перо!
Давайте же, братцы, стараться, Не злобиться, не поддаваться В тоске, в бардаке и во мраке, В чумном бесконечном бараке —
И паки, и паки, И ныне и присно — Вечная слава — Вечная память — Вечная слава Жизни!